Заблоцкий Е.М.
ЛЮДВИГ ШВАРЦ И СИБИРСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ ГЕОГРАФИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА
Глава 3. «Неудача почти во всех предприятиях» и проект Шварца.
План полевых работ 1856 года. – Занятия Шварца в Иркутске и Забайкалье. – Второе путешествие Орлова. – Усольцев в Верхнем Приамурье. – Проект продления экспедиции.
Направление политики России в «амурском вопросе» сохранилось и при новом императоре. 12 января 1856 года генерал-губернатор Муравьев уведомил Китайский трибунал о подготовке очередного военного сплава по Амуру, а сам выехал в Петербург. Там, не смотря на противодействие Министерства иностранных дел, ему удалось убедить Александра II в возможности утверждения за Россией левобережья Амура дипломатическим путем. 30 марта, по повелению императора, Министерство снабдило Муравьева всеми полномочиями для переговоров с Китаем.
Но до своего отъезда из Иркутска Муравьев успел поставить новую – свою – задачу перед Сибирской экспедицией на лето 1856 года. Как пишет Шварц, «Господин генерал-губернатор Восточной Сибири желал произвести рекогносцировку области левых притоков Амура, от Усть-Стрелки до Зеи и Селемджи». Распространение экспедиционных работ из Забайкалья на Верхнее Приамурье и далее на восток, то есть на территорию Китая соответствовало позиции России в «амурском вопросе». Муравьев, по свидетельству современника-биографа, хорошо помнил слова покойного императора, сказанные в 1853 году: «Китайцы должны исполнять справедливые наши требования и если не захотят, то у тебя теперь есть войска, мы можем их заставить». Правда, эти слова могли относиться в то время, скорее, к Нижнему Приамурью.
План полевых работ 1856 года.
Выполнение «желания» Муравьева было поручено, в основном, Усольцеву. Его в маршруте сопровождала казачья охрана. Орлов также начинал свой маршрут в Верхнем Приамурье. Двигаясь от Амура на север, он должен был перейти через пограничный хребет (в то время он еще назывался Яблоновым) в бассейн Олекмы. Далее маршрут проходил на северо-запад, через верховья Олекмы, к долине Витима в районе устья Муи. Отсюда Орлов должен был продвигаться в том же северо-западном направлении и, за водоразделом Верхней Ангары и Лены, обследовать район верхнего течения ее правых притоков – Чуи, Чаи и Киренги, дополнив, тем самым, свои съемки 1855 года.
В отличие от первого сезона, топографы выехали из Иркутска на полтора месяца раньше, в апреле, но выступить в маршруты смогли только в середине июня. Шварц снабдил их инструкциями, акцентируя внимание на некоторых специфических задачах. Специальной задачей Орлова было получение данных по бассейну Нюкжи, где проходила в 1950 году партия горного инженера Кованько. Шварц был участником этого путешествия и не без основания предполагал, что проводники ошибочно приняли Чильчи – небольшой правый приток Нюкжи – за истоки Алдана. Данные Орлова, подтвердили эти сомнения. В результате вершина Алдана переместилась на карте значительно восточнее, заняв подобающее ей место. Усольцев, направлявшийся в верховья Гилюя, должен был обследовать массив горы Атычан – узловую точку маршрута Шварца в 1852 году.
Внимание натуралиста Радде, помимо его основных занятий, было обращено Шварцем на специальное исследование условий и перспектив скотоводства и земледелия в приграничной степной Даурии. Забайкалье, по мнению Шварца, могло в будущем, после присоединения к России Приамурья и открытия прямого пути к Тихому океану, играть определенную роль в экспорте сельскохозяйственной продукции. Шварц озаботился и привязкой естественнонаучных наблюдений Радде. С этой целью он снабдил его картой речной системы района исследований. В итоге, Густав Радде не только внес дополнения на эту карту, но и составил на ее основе две уникальные карты распределения ботанических и зоологических данных. Об этих картах начальник экспедиции в своем промежуточном отчете выразился вполне определенно, хотя и лаконично: «Ботаническая и зоологическая карты суть истинно драгоценные приобретения науки». Радде, по предложению начальника экспедиции, провел достаточно многочисленные замеры положения барометра для определения абсолютных высот населенных пунктов. Он совершил также восхождение на гору Сохондо, куда не смог дойти Шварц в 1855 году. Здесь, кроме ботанических сборов и наблюдений, он определил барометрически высоту поверхности первого (нижнего) уступа у подножия этой горы и – самой верхней точки. По его данным, высота у подножия составила 2038 м над уровнем моря, а вершины – 2513-2517 м (по современным данным, высота Большого Сохондо 2505 м). Радде возвратился в Иркутск 8 января 1857 года, пробыв в своей научной поездке более десяти месяцев.
Конечно, отвлечение Усольцева, последнего из трех межевых инженеров, оставшихся при Шварце, от исследования Витима не могло не беспокоить начальника экспедиции. Но, с другой стороны, приамурские маршруты Орлова и Усольцева непосредственно соприкасались с территорией топографической съемки Забайкальской экспедиции. Таким образом, первоначально запланированный район исследований вписывался в более широкий региональный контекст, что открывало новые возможности.
Что касается значительной части Витима, оставшейся не исследованной, то Шварц собирался взять ее на себя. Но серьезная болезнь, случившаяся с ним весной, не позволила осуществить это намерение. Вместе с тем, еще в конце декабря 1855 года в Иркутске появился военный топограф Александр Викентьевич Зондгаген – участник Амурской экспедиции Сибирского отдела Географического общества. С большими трудностями эта экспедиция добралась из района работ на Амуре зимним путем до Усть-Стрелочного пограничного караула. Отсюда руководитель экспедиции Маак и отправил Зондгагена для организации доставки в Иркутск имущества и научных коллекций экспедиции. По окончании обработки своих экспедиционных материалов Зондгаген не имел занятий в предстоящее лето и охотно откликнулся на предложение Шварца принять участие в полевых работах. Заручившись его согласием, Шварц обратился с соответствующей просьбой к военному губернатору Венцелю и тот распорядился прикомандировать Зондгагена к Сибирской экспедиции. Ему и было поручено продолжение топографической съемки Витима. Правда, привлечение военного топографа Зондгагена, не имевшего, как и Орлов, специальной подготовки в астрономии, не снимало проблемы точной привязки съемки Витима. Единственным астропунктом, с относительно достоверным определением широты и долготы, оставался исток Витима – здесь провел наблюдения Усольцев в 1855 году. Шварц, в очередной раз, пожалел об отсутствии Рашкова…
Казалось, все складывается в пользу проведения результативных полевых работ. Орлов и Усольцев завершили свои сборы и отправились из Иркутска к месту работ. Был готов к отбытию на Витим и Зондгаген. Но, как сказано в годовом отчете Географического общества, «скоропостижная смерть прекратила жизнь этого офицера, замечательного своим усердием и навыком к путешествиям». Молодой, талантливый топограф во время прощального визита к Венцелю был сражен сердечным приступом и умер буквально на его руках. Это случилось 5 мая. Изучение Витима откладывалось до следующего лета – последнего полевого сезона по утвержденному плану работ.
После продолжительной болезни Шварц смог приступить к полевым работам только в июле, Он вынужден был ограничиться определением важнейших пунктов Верхнеудинского округа Забайкальской области. Болезнь Шварца и внезапная кончина талантливого топографа, на которого возлагались такие большие надежды, были не последними ударами по планам экспедиции. Орлов и Усольцев летом 1856 года, как выяснилось позже, столкнулись с непредвиденными трудностями. Их маршруты во многом оказались неудачными и чуть не кончились трагически…
Занятия Шварца в Иркутске и Забайкалье.
В начале года Сибирский отдел Географического общества обратился к Шварцу с просьбой рассмотреть результаты метеорологических наблюдений Кельберга. Петр Андреевич Кельберг, уроженец Нерчинского завода, служил лекарем солеваренного завода в Селенгинске. Он был энтузиастом-краеведом и с 1847 года проводил в Селенгинске систематические метеорологические наблюдения. Шварц, получив для профессиональной оценки журналы наблюдений 1854 и 1855 годов, «с величайшей готовностью принялся за этот труд».
При знакомстве с материалами возникли сомнения, касающиеся барометрических измерений давления, в то время как данные по температуре не противоречили сложившимся к тому времени представлениям о ее среднегодовом уровне в регионе. Шварц собирался в летний сезон быть в Селенгинске, и свое заключение отложил до непосредственного знакомства с методом и инструментами, использованными Кельбергом. До своего отъезда на полевые работы Шварц просил Радде, выехавшего из Иркутска 1 марта, сравнить показания выданных ему точных инструментов – барометра и термометра – с замерами Кельберга. По пути в южную часть Забайкалья Радде посетил Кельберга. В письме Шварцу от 4 марта из Селенгинска он сообщил о результатах проведенного сравнения. Действительно, показания барометра Кельберга не внушали доверия.
Шварц выехал из Иркутска 23 июля и 27-го прибыл в Селенгинск. Здесь он задержался на 10 дней для производства детальных астрономических наблюдений. Пребывание в Селенгинске Шварц использовал для изучения окрестностей и – детального ознакомления с методикой и местом проведения наблюдений Кельберга. Барометр Кольберга оказался негодным. Шварц переделал барометр, привел его в рабочее состояние, но от прежних определений давления воздуха пришлось отказаться. Несовершенным, неточным оказался метод измерения количества осадков. И определения направления ветра были неточными. Несмотря на эти недостатки, Шварц высоко оценил труды Кельберга, поскольку они существенно дополняли данные весьма малочисленных в то время наблюдателей в крае. Наблюдения Кельберга подтверждали и конкретизировали большое разнообразие климатических условий в регионе Забайкалья. Шварц настоятельно рекомендовал Сибирскому отделу снабдить Кельберга, для его наблюдений, необходимым минимумом хороших приборов, дал их список. В дальнейшем Кельберг продолжал свою подвижническую деятельность, а в 1864 году был награжден, за 18-летние метеорологические наблюдения, серебряной медалью Сибирского отдела. Шварц, на основе обработки материалов двухлетних наблюдений Кельберга, написал статью: «Важнейшие явления климата Селенгинска». Эта статья вошла в его отчет за 1856-1857 годы, опубликованный в Вестнике Географического общества.
Селенгинск был коренной точкой астрономических наблюдений. Здесь Шварц определил долготы и широты различными приборами и методами, чтобы добиться, путем сравнения, наиболее точных результатов. В Селенгинске Шварц проводил астрономические наблюдения почти каждый день: 28 и 30 июля, с 1 по 5, 7 августа и на обратном пути 27 августа. Географическое положение (долготу) остальных пунктов можно было успешно определить по отношению к Селенгинску методом перенесения времени – с использованием хронометров. Этим методом Шварц определил относительные долготы следующих пунктов: Верхнеудинск (26 июля, 22 и 27 августа; эти наблюдения были повторными, первые были сделаны в 1855 году), Троицкосавск (10 и 14 августа), село Торейское (15 августа), Троицкое (17 и 20 августа), селение Джиндинское (18 августа), Петровский железоделательный завод (25 августа). Были определены и широты всех пунктов.
В годовом отчете Шварц приводит последовательность и полное описание своих астрономических определений, тестирования инструментов, погрешностей и относительного веса наблюдений. По существу, этот его текст может рассматриваться как пособие по практической астрономии. Определения 1855 и 1856 года в Забайкалье, благодаря наличию коренных точек (Нерчинского завода и Селенгинска), не зависели от определений географического положения Иркутска. Это позволяло дополнительно контролировать положение астропунктов опорной сети изученной территории. Следует еще отметить, что наблюдения в Селенгинске были настолько тщательны, что Шварцу удалось наблюдать 5 августа появление звезды шестой величины, вероятно еще не известной науке.
Шварц вернулся в Иркутск 30 августа и занялся приемом астрономических инструментов покойного Смирягина, привезенных с устья Бамбуйко. Только 8 сентября он смог выехать в Качугскую пристань на Лене – для определения широты и относительной долготы этого пункта. 16-17 сентября Шварц наблюдал солнечное затмение в Иркутске. В то же время в Мариинске на Амуре солнечное затмение наблюдал Рашков. 14 декабря Шварц был свидетелем землетрясения в Иркутске и составил его описание.
Наступление осени уже не позволяло продолжать запланированные определения пунктов в пределах Иркутской губернии, и Шварц занялся вычислением астрономических наблюдений и обработкой двухлетних метеорологических материалов Кельберга по Селенгинску. В конце ноября он приступил ко второму циклу изучения ледостава на Ангаре.
Второе путешествие Орлова.
Глубокой осенью вернулся в Иркутск Орлов, и Шварц, наконец, узнал о результатах и драматических обстоятельствах его многомесячного путешествия. Орлов в начале июня отправился с проводником и оленями по Амуру до устья Ольдоя, откуда прошел маршрутом до верховьев этой реки (ее правой составляющей), затем повернул на запад. Через трудно проходимую горную местность и верховья Нюкжи Орлов вышел на правобережье Тунгира к Бухтинскому прииску, где уже находились отправленные им из Забайкалья, для дальнейшего проведения большого маршрута, казак с лошадьми, служители, провиант. Здесь начались неприятности. Лошади оказались неспособными нести груз, их спины были стерты уже при переходе на Бухту. Орлов принял решение отправить служителей с грузом экспедиции вниз по Тунгиру на плоте до впадения этой реки в Олекму. Там они должны были дожидаться казака с лошадьми и самого Орлова, решившего провести съемку Тунгира.
На устье Тунгира и на берегах Олекмы Орлов не нашел ни служителей, ни припасов. Казак был послан на небольшом плоту вниз по Олекме на поиски, Орлов не дождавшись его отправился следом. Никаких признаков пребывания его команды на Тунгире и Олекме он так и не обнаружил. Казака Орлов нагнал через сотню верст, но тот также ничего не узнал о исчезнувших служителях. Орлову, оказавшемуся без снаряжения (в том числе и астрономических приборов), без припасов, ничего не оставалось, как возвращаться вдоль Олекмы и Тунгира в Забайкалье. 22 сентября Орлов и казак двинулись на лошадях в обратный путь. Холод и голод довели их до почти полного изнеможения. Встреченные в тайге тунгусы «не могли или не захотели» помочь им.
Предоставим слово Шварцу:
«Из этого крайнего положения спас их тунгус, Николай Васильев, принадлежащий к первому Киндигирскому роду тунгусов и бывший несколько раз проводником, в 1850 и 1851 годах, в путешествиях членов Забайкальской экспедиции. Николай Васильев заметил на охоте следы лошадей господина Орлова и по направлению, которое имели эти следы, заключил, что путешественники не знакомы со страной; поэтому он отправился по следам, нагнал господина Орлова при Сохатихе и, без всякого сомнения, спас таким образом ему жизнь. Он доставил его в свою юрту, одел как его так и казака, столь же недостаточно защищенного от холода, и накормил их. По выздоровлении господина Орлова, Васильев сопровождал его через горы до верховьев Черной и вниз по ней и по Шилке до Горбицы. Туда прибыли они 16 октября».
В примечании Шварц пишет:
«За этот человеколюбивый поступок тунгус Николай Васильев был награжден золотой медалью на Анненской ленте».
Орлов на обратном пути с Олекмы, не смотря на драматизм ситуации, вел свой съемочный маршрут. Он продолжил съемку и вверх по Тунгиру, почти до его истоков, и далее – до устья реки Черной. Всего путь Орлова составил 1150 верст. Что касается служителей отряда, то, как стало известно, они с большим трудом добрались до устья Олекмы. Их утверждение, что они не заметили места впадения Тунгира в Олекму и продолжили плавание, надеясь встретить начальника, вызвало у Шварца большое сомнение. Он был склонен объяснять случившее малодушием этих людей, их нежеланием принимать дальнейшее участие в трудной экспедиции. Следует все же отметить, что в месте впадения Тунгира в Олекму он почти так же широк, как Олекма, и ниже его устья река не выглядит существенно шире, что может ввести в заблуждение. Нельзя исключить и элементарной невнимательности служителей, по-видимому совершенно не знакомых с местностью. Более века спустя, в 1968 году, я плыл вниз по Тунгиру с работой и старался не пропустить место впадения его в Олекму, постоянно сверяясь с прекрасной генштабовской картой. И когда мы оказались уже в Олекме, я обратил внимание, насколько незаметен был этот момент – река мало изменилась, и рельеф не подсказывал переход в другую долину. Аналогичная ситуация описана Шварцем. В выходном маршруте на Алдан в 1852 году его проводник тунгус, проживший в Удском крае сорок лет, проплыл мимо условленного места встречи с караваном Шварца – устья реки Ток, большого правого притока Зеи – не заметив его. Правда, это была равнинная местность.
Усольцев в Верхнем Приамурье.
После длительного отсутствия (восемь с половиной месяцев) и тяжелых испытаний, 12 января 1857 года вернулся в Иркутск Усольцев. В свой маршрут он отправился 14 июня, из пограничного Усть-Стрелочного караула. Причинами столь позднего выезда были затруднения с поисками надежного проводника и болезнь (простудная лихорадка), задержавшая Усольцева в Нерчинске на три недели. В отряд Усольцева входило еще шесть человек: проводник (тунгус, старшина Нинагинского рода Григорий Николаев), солдат из Иркутска, конюх (он же переводчик при разговорах с тунгусами) и своего рода военное усиление, конвой – два казака и казачий унтер-офицер. Последнее диктовалось опасностью передвижения по территории, населенной манчжурскими тунгусами манеграми, китайскими подданными, уже известными своей враждебностью русским. Провизии было припасено на пять месяцев. Для ее перевозки было куплено 16 лошадей, еще 7 имелось для передвижения верхом.
Первая часть пути, по левобережью Амура до Ольдоя, проходила по известной звероловам тропе и должна была отнять девять дней. Вместо этого Усольцев шел до Ольдоя целый месяц – из за дождей тропа испортилась, а переправы через многочисленные притоки Амура были очень трудны. От Ольдоя, поднявшись в верховья его левой (восточной) составляющей, Усольцев перешел в верховья Тынды и спустился вниз по этой реке почти до впадения ее в Гилюй. Перейдя Тынду, Усольцев продвигался на восток к верховьям Гилюя, пересекая долины многочисленных правых его притоков. В вершине Гилюя ему предстояло провести дополнительные наблюдения горы Атычан – части горного узла на западе Станового хребта, посещенного Шварцем в маршруте из Удского острога на Алдан в 1852 году.
Отряд Усольцева достиг Атычана лишь 17 августа. Переход с Ольдоя до верховьев Гилюя дался с огромным трудом. Лошади были совершенно не приспособлены к передвижению по местной тайге («в этой негостеприимной стране», по словам Шварца). Пришлось преодолевать мари, крутые каменистые склоны и заросли, переправляться через многочисленные реки. Лошади увязали и падали, вьюки намокали. Исчез подножный корм.
Горный массив Атычана с запада выглядел внушительно – крутые склоны, скалистые пирамидальные вершины. Путь к нему преграждали вышедшие из берегов речки. Шварц в 1852 году подошел к Атычану с востока и определил его положение относительно маршрута азимутальными засечками. Горы западного фланга Станового хребта (Типтур, Атычан) представляли большой интерес поскольку заметно возвышались как над продолжением Становика на восток, так и над простирающимся на север нагорьем Алдано-Учурского междуречья. Но для детального обследования у Шварца не было в то время возможности. Он пишет: «я был здесь без проводника и без припасов и мне предстоял еще далекий и совершенно неизвестный путь в Якутск». Спустя четыре года главный астроном Сибирской экспедиции включил в задание Усольцеву подъем на вершину Атычана и определение его высоты наблюдением бврометра.
По карте (я работал в этом районе в 1967 и 1971 годах) высота Атычана составляет 1528 метров над уровнем моря, а превышение над местом впадения Дёса в Малый Гилюй – 964 метра. Над перевалом Становика он возвышается метров на пятьсот. Под гольцовой зоной склоны Атычана, как и соседние с востока сравнительно пологие и невысокие вершины Станового водораздела, покрыты лиственничным лесом, зарослями ерника и кедрового стланика.
Состояние отряда Усольцева после перехода к истокам Гилюя было, мягко говоря, тревожным. Продуктов оставалось совсем немного, лошади выбились из сил от тяжести пути и бескормицы. На момент прибытия к Атычану пять лошадей пало и большая часть провизии была испорчена. От имевшихся в начале путешествия 45 пудов ржаных сухарей, 4 пудов муки, 4 пудов масла, 5 пудов крупы и 23 кирпичей чая осталось только 7 пудов сухарей и несколько кирпичей чая. Приближалась осень, а еще предстояло пройти по Гилюю до устья, исследовать затем междуречье Селемджи и верхнего течения Зеи и возвращаться по долине Зеи на Амур и в Забайкалье. «Эти обстоятельства» – по словам Шварца – «принудили Усольцева не оставаться долго при подошве Атычана… восхождение на Атычан потребовало бы времени более того, сколько Усольцев полагал удобным пожертвовать для подобной цели…». И уже на следующий день после прибытия к Атычану, 18 августа он продолжил свое путешествие с решимостью выполнить намеченный план.
Усольцев двинулся на юг, намереваясь спуститься в долину среднего течения Гилюя от истока Джелтулы. Через 70 верст пути он встретил в первый раз тунгусов, следы пребывание которых обнаружил его проводник. Тунгусы были не местные, якутские, прибыли для меновой торговли и от предложения сопровождать отряд отказались. Но они сообщили очень важные сведения о пути следования к Зее. В частности – предостерегли Усольцева от движения по долине Гилюя. Выяснилось, что нижнее течение реки невозможно преодолеть на плоту из-за порогов, а берега труднопроходимы для лошадей. Тунгусы продали Усольцеву двух небольших оленей, на мясо. Этого, естественно, хватило ненадолго. Путешественники вынуждены были, с тяжелым сердцем, перейти на конину. Скоро конина стала их единственной едой.
Отряд вышел к истокам Иликана и продолжил движение на юг вдоль этой реки. Только 12 сентября Усольцев достиг берегов Зеи в 50 верстах по прямой выше устья Гилюя и сразу начал сооружать плот. Из оставшихся 12 лошадей, совершенно выбившихся из сил, скоро пало еще две. Пришлось соорудить второй плот – для лошадей – и сплывать по Зее до Амура, окончательно отказавшись от запланированных съемок на Селемдже. При плавании на плоту по неизведанной реке партию подстерегали большие опасности – береговые скалы и узкие протоки, пороги в «Зейских воротах» и плавучие льды суровой приамурской осени. Людей одолевали невеселые мысли. Число лошадей неуклонно сокращалось. Положения отряда не облегчило и появление на берегах охотников манегров. Манегры соглашались лишь сопровождать плоты по незнакомой путешественникам реке, но не могли помочь провизией.
3 октября отряд Усольцева приплыл к устью Селемджи, скрытому от глаз многочисленными лесистыми островами ее дельты. В это время здесь находилось много манегров, во главе со старшиной, собравшихся для начала беличьего и соболиного промысла. Но и от этих людей Усольцев не получил никакой помощи. Его расспросы о бассейне Селемджи не дали результата – манегры говорили много и охотно, но путано (вероятно, вполне сознательно), так и не сообщив ни одного названия рек. 6 октября Усольцев проплыл мимо устья Томи, в этот день пала последняя лошадь. Надежда достичь Амура по воде не сбылась – 8 октября льды остановили плот, и путешественникам едва удалось выбраться на берег.
Здесь, в 808 верстах от устья Гилюя завершилось плавание Усольцева. Из еды осталось только половина лошадиной туши. Троих человек с этим запасом Усольцев оставил сторожить поклажу, а с еще тремя пошел вниз по берегу Зеи, надеясь дойти до жилья. Оставшимся он приказал ждать известий (мяса могло хватить на 8 дней), а затем идти самостоятельно вниз по Зее к Амуру, предварительно уничтожив все следы их пребывания на лагере. На третий день Усольцев дошел до манчжурской деревни, оттуда был отправлен на допрос в Айгун, китайский город, расположенный на правом берегу Амура против устья Зеи. Перед этим Усольцеву удалось уговорить манчжур послать помощь провизией своим спутникам, оставшимся на берегу Зеи.
Затем последовал допрос, закончившийся, впрочем, мирно и даже дружелюбно, что и не удивительно, поскольку выяснилось, что на устье Зеи основан казачий пост. 17 октября Усольцев уже находился среди соотечественников. Комендант поста тотчас снарядил людей к остававшимся на Зее участникам экспедиции. 4 ноября Усольцев отправился из Усть-Зейского поста с зимней почтой в Забайкалье, а в Иркутск прибыл 12 января 1857 года.
На всем протяжении маршрута в 1690 верст, включая и плавание по Зее, отважный топограф вел глазомерную съемку и дневник метеорологических наблюдений. Привез он и несколько образцов горных пород. Это были самые первые данные о геологии района, расположенного восточнее маршрута горного инженера Кованько 1850 года. Шварц отмечал, что коллекция Усольцева может указывать на золотоносность района, аналогичную известной в Нерчинском округе.
Описание своего путешествия Усольцев опубликовал в Вестнике Географического общества в 1858 году. Оно было также помещено в книге Мичи, Радде, Маака и Андрее «Амурская область и ее значение», вышедшей на немецком языке в 1867 году. Русский перевод этой книги, по которому широкая публика и могла ознакомиться с Амурским краем, появился в 1868 году. Книга имеет не слишком удачное название: «Путешествие по Амуру и Восточной Сибири А.Мичи. С прибавлением статей из путешествий Г.Радде, Р.Маака и др.», поскольку сам Александр Мичи, английский купец, на Амуре не был…
Проект продления экспедиции.
После неудач 1856 года завершение картирования района, очерченного трехлетним планом экспедиции, оказалось под вопросом. Причиной были два обстоятельства – нехватка специалистов и выход маршрутов за пределы намеченного района. Но при этом наметилась возможность соединить в одно целое площади съемок Сибирской и Забайкальской экспедиций, в том числе – в пределах Приамурья, что отвечало внешнеполитическим интересам в связи с решением «амурского вопроса». Отделение Генерального штаба готовило новую карту Восточной Сибири. На ней оставались многочисленные районы, не обеспеченные ни топографическими съемками, ни привязкой к сети координат. Это касалось, в том числе, южной, более освоенной части региона. В таком положении находился и западный отрезок границы с Китаем (восточный, в Забайкалье, был уже отработан Шварцем). Казалось весьма заманчивым воспользоваться присутствием в Сибири специалистов экспедиции Шварца, чтобы улучшить карту и одновременно создать опорную сеть астропунктов для продолжения топографических работ. Таким образом, возникла идея продления срока экспедиции на один год с одновременным распространением ее работ на соседние районы – как Приамурья, так и всей южной части Восточной Сибири. Это стало бы не только гарантией успешного выполнения программы 1854 года, но и вывело бы результаты экспедиции на гораздо более значимый уровень.
22 февраля 1857 года Шварц послал в Совет Географического общества соответствующую Докладную записку и карту изученности региона в отношении астрономических определений. По мнению Шварца, в 1857 году можно было бы завершить, в основных чертах, выполнение первоначального плана, а в 1858 – провести работы в Приамурье и в западной части Южной Сибири, в пределах Иркутской и юга Енисейской губерний. Изложив свои доводы и предложения, главный астроном сообщил о «ревностном желании всех членов экспедиции посвятить свои труды для совершенного достижения высокой цели ученого предприятия Общества». План Шварца был поддержан генерал-губернатором Муравьевым.
Следует заметить, что вопрос о продлении экспедиции Математического отдела уже ставился в Совете. Но не в аспекте расширения ее задач, а в связи с возможным срывом выполнения собственно первоначального плана. Было ясно, что личный состав, задействованный в районе, намеченном планом, существенно сократился. Географическое общество уже подыскивало топографа на замену погибшего Смирягина. Совет беспокоило лишь выполнение плана, утвержденного в 1854 году. К расширению территории исследований он относился настороженно. Просьба о продлении срока экспедиции в Докладной записке была увязана именно с расширением территории и постановкой новых задач. И это вызвало негативную реакцию Совета.
При обсуждении Записки Шварца в заседании Совета общества 16 апреля 1857 года было признано, что работы в Приамурье, предлагаемые на 1858 год, могут быть проведены одним топографом, остающимся в Сибири. В отношении западной части Южной Сибири Совет посчитал, что из-за обширности территории силами трех членов экспедиции провести там съемочные маршруты невозможно. Совет предлагал здесь ограничиться несколькими астрономическими определениями опорных пунктов «на обратном пути мимоходом», возвращаясь в Петербург. Было обращено внимание и на дефицит денежных средств в ситуации, когда еще предстояло финансировать работы Физического отдела экспедиции. На отрицательное отношение к продлению срока работ основного персонала Математического отдела не повлияла и ссылка на поддержку плана Шварца генерал-губернатором Восточной Сибири. По мнению Совета, план 1854 года, действительно, допускал расширение работ по распоряжению Муравьева, но это касалось лишь ограниченного района.
Но уже через неделю Совет собрался снова, поскольку бывший вице-председатель Географического общества, Н.М.Муравьев, получил письмо (Отношение) от генерал-губернатора Восточной Сибири. Указав на остающиеся не изученными районы, Н.Н.Муравьев пишет:
«имею честь покорнейше просить ваше высокопревосходительство представить Обществу, что для составления из изысканий, приобретенных трудами ученой экспедиции в Восточной Сибири, чего либо полного и достойного высокой цели Общества, необходимо настоящую экспедицию оставить с теми же средствами еще на один год для пополнения означенных пробелов в исследованиях как Математического, так и Физического отделов. Какое по сему будет решение Императорского русского гкографического общества, о том имею честь покорнейше просить ваше высокопревосходительство почтить меня уведомлением».
Генерал-губернатор также давал понять, что без его постоянного содействия работа Сибирской экспедиции во вверенной ему стране была бы весьма затруднительна. Совет на этот раз поступил более дипломатично, решив направить результат уже состоявшегося детального рассмотрения генерал-губернатору с просьбой сообщить о его мнении по этому рассмотрению.
Обсуждение проблемы завершилось в заседании 11 мая. На этот раз, Совет Географического общества констатировал, что «признал полезным и находит возможным предоставить усмотрению господина генерал-губернатора Восточной Сибири продолжить работы Математического отдела Сибирской экспедиции на лето будущего 1858 года». Продление работ Совет мотивировал задержкой выезда из Москвы межевого инженера, взамен Смирягина, и пользой определения опорных пунктов, которые «положили бы прочное основание для будущих геодезических работ в западной половине Восточной Сибири». Совет соглашался с проведением работ в междуречье Зеи и Буреи, но исключил участие экспедиции в съемке Нижнего Приамурья, по Амгуни и Горину, полагая, что они могут быть проведены Морским ведомством.