Заблоцкий Е.М.
ЛЮДВИГ ШВАРЦ И СИБИРСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ ГЕОГРАФИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА
Глава 2. Начало работ.
Организация, условия проведения, содержание исследований. – План маршрутов. – Астрономические наблюдения Шварца в Забайкалье. – Путешествие Усольцева. – Донный лед. – Трагедия на Витиме.
Шварц прибыл в Иркутск 20 марта 1855 года и сразу отправился за распоряжениями к Н.Н.Муравьеву.. Конкретные планы проведения работ, соответстующие задачам поставленным Советом Географического общества и, вероятно серьёзно обдусанные за время долгого зимнего пути, встретили неожиданное предложение генерал-губернатора, – отправиться всем составом экспедиции вниз по Амуру вместе со вторым муравьевским сплавом. для исследований вниз по Амуру. Это предложение обсуждалось в Сибирском отделе Географического общества. Было даже принято решение задержать в Иркутске Амурскую экспедицию Маака для согласования ее деятельности с работой Шварца. И только неопределенность времени прибытия топографов и, соответственно, невозможность подготовки команды Шварца к присоединению к амурскому сплаву, помешали осуществлению предложения Муравьева.
Это предложение, как и последующие указания Муравьева, было связано, в основном, с политической ситуацией. После начала Крымской войны возникла необходимость защиты Петропавловска на Камчатке от англо-французского флота. У России и Китая был теперь общий враг. Предложение Н.Н.Муравьева по использованию Амура для переброски военных подкреплений, не поддержанное императором в апреле 1853 года, получило полное одобрение. Муравьеву был выдан «лист», подтверждающий его полномочия в соответствующих переговорах с китайским трибуналом, и в 1854 году состоялся знаменитый первый амурский сплав. И события продлолжали развиваться…
Надо полагать, приезд в Иркутск пробудил в душе Людвига Эдуардовича Шварца воспоминания о годах его участия в Забайкальской экспедиции. Очень трудных лет адаптации к суровым условиям жизни и работы в Сибири. Как он отчаянно замерзал в иркутской квартире, болел, лежал в лихорадке. И какой отрадой для него было общение с с Н.Г.Меглицким –молодым горнымофицером, участником той же экспедиции. И рабочие поездки, на сотни верст, в тарантасе летом и осенью, в санях зимой – по долине Иркута и вокруг огромного Байкала.. Какой восторг у него вызывали величественные ландшафты, виды гор и пение птиц! И, конечно, - многие месяцы в тайге. Как тяжко ему было в путешествии с партией Кованько к вершине Алдана! Тогда, после падения лошади он получил какую-то внутреннюю травму, вызывавшую нестерпимую боль при малейшем движении, так что партия вынуждена была находиться на месте и ситуация принимала драматический оборот. Но он делал свою уникальную работу - астрономические определения опорных точек… И можно ли было забыть как много для него значили тогда письма Эмилии, столь рано покинувшей этот мир… Сейчас он был не одинок. С ним была его опора, его жена, мать двух сыновей, родившихся в Иркутске.
Организация, условия проведения, содержание исследований.
От К.К.Венцеля, Иркутского губернатора, Шварц получал, для каждого члена экспедиции, специальные предписания, своего рода командировочные удостоверения, на проведение полевых работ. Это было совершенно необходимо для подтверждения их статуса и обеспечения поддержки местной администрации. По словам Шварца, «благодаря попечению начальства об успехе действий экспедиции, все приготовления шли успешно: ни покупка лошадей, ни наем проводников и переводчиков не встречали никаких затруднений».
Такой оптимизм можно понять. Действительно, базирование в Иркутске и отправление отрядов из населенной местности создавали благоприятные условия для организации и начального этапа работ. Но затем, из-за большой протяженности маршрутов, возникали многочисленные проблемы. Проводники тунгусы, нанятые в начале маршрута (а это не всегда удавалось), были мало знакомы с районами, удаленными от их промысловой территории. Правда, и в этом случае проводник орочон мог найти оптимальный вариант продвижения. Тайга была его стихией.
Сказывалось отсутствие промежуточных баз. Приходилось начинать маршрут с припасами, рассчитанными на длительный срок (три-четыре месяца и более), и, соответственно – с большим количеством вьючных лошадей. Но их использование по мере продвижения в горно-таежную местность становилось все менее эффективным. Главное препятствие составляли болота (мари), каменные осыпи (курумы), заросли кедрового стланика и ерника (березки) на горных склонах и водоразделах, непроходимые чащи в узких долинах. Реки были удобным путем зимой. Летом движение по берегу становилось затруднительным из-за скальных «прижимов» и речных «заломов». И лошади выбивались из сил на этом бездорожье. тяжелые вьюки (5-6 пудов) натирали спину. Падения на склонах и марях, переправы через реки, дожди – все это отнюдь не способствовало сохранности продовольствия, снаряжения и, что особенно важно. – астрономических инструментов. В тайге становился проблемой и подножный корм... Гораздо лучше в таких местах было бы работать с оленями, Но олень поднимает мало груза. Орочоны, не редко, просто не могли выделить необходимого количества вьючных оленей. И конечно, сама работа партий в далекой тайге при отсутствии надёжной связи с внешним миром представляла большой риск.
На начальнике экспедиции, как главном астрономе, лежала забота о состоянии приборов и качестве наблюдений. В Донесении Шварца от 21 июля 1855 года читаем:
«Для окончательной выверки инструментов и для сравнения их между собой, как и вообще для производства астрономических наблюдений в городе Иркутске, выстроена маленькая деревянная обсерватория, которая стоит 115 рублей серебром».
Так было реализовано, в какой-то степени, давнее предложение Г.К.Кальмберга об учреждении в Иркутске астрономической обсерватории. По-видимому, историю основания Иркутской обсерватории следует связывать с событиями 1852–1855 годов. Миссия Людвига Шварца, во время его работы в двух экспедициях, соответствовала решению заявленной в свое время прикладной задачи астрономической обсерватории, – обеспечению картографии Сибири региональной сетью опорных пунктов с точными географическими координатами.
Представляет интерес перечень инструментов Сибирской экспедиции, привезенных Шварцем из Петербурга. Он включал пять столовых и шесть карманных хронометров, один большой и два малых пассажных инструмента, универсальный инструмент Порта, четыре больших и два малых отражательных круга Пистора, шесть ртутных горизонтов к ним, нивелирный инструмент Штампфера, деклинатор, четыре буссоли Шмалькальдера, шесть барометров, два нормальных термометра, семь обыкновенных ртутных термометров, два обыкновенных спиртовых термометра, термометр-минимум.
Следует подчеркнуть, что определение координат опорных точек астрономическим методом было совершенно необходимо. Без них построение карты по материалам маршрутной съемки становилось затруднительным, теряло достоверность. Межевые инженеры экспедиции не имели опыта астрономических наблюдений в условиях таежных маршрутов. Для производства наблюдений были нужны соответствующие погодные условия и дни месяца. Приходилось задерживаться на одном месте, что не могло не отразиться на продвижении в маршруте при нередком дефиците времени. Надо было постоянно заботиться о сохранности, рабочем состоянии инструментов. В путешествии по тайге это было непростой задачей. Сами наблюдения, особенно при определении долготы, требовали основательных знаний и большого навыка, почти искусства. Поэтому не удивительно, что астрономические определения, сделанные на первых шагах работы топографов, не обладали необходимой точностью и надежностью.
Да и при маршрутной съемке сотрудники Шварца (в наше время их назвали бы «молодыми специалистами») допускали ошибки. В частности, в непривычных условиях трудно проходимой местности они систематически завышали пройденные расстояния, поскольку оценка его (в верстах) определялась по величине затраченного времени. В результате при обработке материалов возникали невязки между маршрутами. Данные съемки иногда противоречили сопутствующим определениям положения астропунктов и установленным ранее элементам топографии местности. Проблемы такого рода приходилось разрешать главному астроному.
Но эти «издержки» перекрывались самоотверженностью топографов-первопроходцев. Их работа часто протекала на пределе физических возможностей и без преувеличения может считаться подвигом. Протяженные съемочные маршруты (по существу, многомесячные путешествия) экспедиции Шварца, в совокупности с маршрутами Забайкальской экспедиции, сформировали уникальную опорную сеть, привязанную к астропунктам. Вместе с данными, полученными по расспросам тунгусов, эта сеть впоследствии оказалась достаточной для составления точной и подробной карты огромного региона.
Помимо маршрутной съемки и астрономических определений, сотрудники экспедиции проводили метеорологические и геологические наблюдения, собирали сведения по этнографии. Особенную ценность имели обязательные метеорологические наблюдения, поскольку они являлись ежедневными и одновременными для обширной территории в удаленных друг от друга маршрутах. Геологические наблюдения топографов экспедиции были фрагментарны и только в двух маршрутах самого Шварца носили систематический характер.
Ценный материал по этнографии был собран и опубликован Орловым, Радде и Усольцевым. Особый интерес представляет статья Орлова «Баунтовские и ангарские бродячие тунгусы», в которой большое место уделено счислению времени у этой народности. Выделяя два года в одном астрономическом годе – летний (с марта) и зимний (с сентября) – тунгусы сохраняют общее количество месяцев – по шесть в каждом. Месяцы имеют свои наименования. Полнолунием каждый месяц разделяется на две половины. Поскольку границы месяцев тунгусы отмечают по новолуниям, в конце зимнего года (после февраля) остается еще одно новолуние и седьмой прибавочный зимний месяц, имеющий также свое название – октынкиро («кончилось время»). Из-за деления года на две части, тунгусы на вопрос «который тебе год?» дают ответ вдвое больший, а на вопрос «сколько тебе лет?» называют количество, соответствующее числу астрономических лет.
Но наиболее примечательным, на мой взгляд, является описание Орловым строгой последовательности, в течение всего астрономического года, промысловых занятий тунгусов – охоты на зверя и птицу, рыбной ловли, пушного промысла. Каждый вид промысла занимает определенный отрезок времени их календаря и связан с определенными участками местности. Эти участки имеют свои физико-географические параметры и связаны с циклом жизнедеятельности объектов промысла. В совокупности, все это представляет собой своеобразное «расписание» передвижения бродячих тунгусов, их «дорожную карту». Не исключено, что владение такой информацией было бы полезно при планировании и проведении экспедиционных маршрутов.
Особое внимание было обращено на сбор данных по топографии путем расспросов знатоков местности, прежде всего – тунгусов. Замечательная способность этих таежных следопытов к изображению географической ситуации была хорошо известна. Путешественник имел возможность нарисовать карту, не редко – довольно большой территории, непосредственно со слов и под наблюдением тунгуса. Такая карта могла быть очень подробной, прежде всего – в отношении речной сети. На них наносили положение таежных троп и приметных гор. Тунгусы сообщали и географические названия. Своего рода «подготовительным материалом» служила схема разветвленной речной сети, которую орочон выкладывал, используя палочки. Значение расспросных карт трудно переоценить – они позволяли заполнить пространства между маршрутами.
План маршрутов.
По плану, утвержденному Муравьевым, один из топографов экспедиции, межевой инженер-подпоручик Рашков, должен был отправиться, по прибытии в Иркутск, на Амур. Вместо него предполагалось прикомандировать к экспедиции военного топографа для съемок в Баргузинском крае, с выделением необходимых средств из сумм Отделения Генерального штаба в Восточной Сибири. Остальные члены экспедиции должны были работать на Витиме и в Забайкалье..
Рашков прибыл в Иркутск только вечером 4 мая. Если бы он приехал днем позже, то его присоединение к последней партии амурского сплава оказалось бы невозможным (первоначально отправление каравана барж из Шилкинского завода было намечено на 15 мая). Топографы Смирягин и Усольцев появились в Иркутске утром 5 мая и сразу же включились в сборы Рашкова в дальнее путешествие. В тот же день сборы были окончены, и в полдень Рашков отправился на Байкал. Шварц поехал с ним, чтобы организовать переправу. Вечером Рашков и его повозка уже были на борту парусного судна. Рашков добрался до Шилкинского завода лишь 21 мая, но все же успел быть там до начала сплава.
Рашкову предстояло проводить астрономические наблюдения по Амуру вплоть до устья и на прилегающем побережье Японского моря. Конечно, отсутствие в запланированном для исследования Байкало-Витимском районе, в течение почти трехлетнего срока, этого способного специалиста (Дмитрий Петрович Рашков вернулся в Иркутск только в октябре 1857 года) не могло не отразиться на работе экспедиции. Вместе с тем, его астрономические наблюдения на Амуре, Сахалине и материковом побережье оказались очень полезны, так как определения координат морскими офицерами были существенно менее точными.
Вместо Рашкова к экспедиции, для пополнения ее состава, был прикомандирован опытный военный топограф Родион Васильевич Орлов. В
Донесении в Совет Географического общества Шварц пишет:
«Заметив в этом офицере большое усердие и талант, и стараясь извлечь как можно больше пользы из прикомандирования его к экспедиции, я передал ему основные понятия практической астрономии и, занявшись с ним в продолжение двух недель, успел приготовить его к самостоятельному производству наблюдений малым Писторовым кругом для определения широты места».
Работы первого полевого сезона экспедиции были ориентированы, по указанию генерал-губернатора, на изучение Витима на всем его протяжении. При этом следовало решить вопрос о возможности использования долины Витима для удобного сообщения Забайкалья с Леной и районом ее правобережья, где начиналась добыча золота из россыпей. Обсуждение вариантов маршрутов происходило на заседаниях Сибирского отдела Географического общества.
По первоначальному плану первого полевого сезона, наряду с работой в Забайкалье Шварц собирался обследовать верховья Витима, взяв в помощники Усольцева. Предполагалось также, что Усольцев сможет самостоятельно провести маршрут в верховья Баргузина и на Верхнюю Ангару, впадающую в Байкал в самой северной его части. Шварц, для получения количественной характеристики рельефа, собирался провести большой объем барометрического нивелирования.
Этот план был изменен в связи с прикомандированием Орлова. Ему поручалось пройти съемочным маршрутом из долины Баргузина на Витим, в район устья Ципы, и затем на север – в долину Верхней Ангары. На своем пути он должен был провести астрономические наблюдения для определения широт. Смирягину предстояло исследовать долину Витима вниз по течению от устья Холоя. Усольцев должен был пройти от Нерчинска вверх по Нерче до ее истоков, затем – к месту выхода на Витим маршрута Смирягина, и продолжать съемку вверх по Витиму до его истоков. Усольцев и Смирягин имели с собой астрономические инструменты для наблюдений в нескольких опорных точках маршрутов.
Задачей Шварца стало определение координат населенных пунктов в Забайкалье. Настоятельная потребность в астрономических определениях стала очевидной уже в процессе увязки разнородных топографических материалов на картах, издаваемых в 1855 году – карты Забайкальской области и мелкомасштабной карты Восточной Сибири. Их составитель, подполковник А.И.Заборинский, новый управляющий Отделением Генерального штаба при генерал-губернаторе, обратился с соответствующей просьбой к Шварцу. От подробного барометрического нивелирования пришлось отказаться, но топографам было дано задание сделать как можно больше частных определений высоты барометра с соответствующей фиксацией погодных условий.
Было определено и задание натуралисту Радде, прибывшему в Иркутск лишь 30 мая. Ему предстояло провести изучение флоры и фауны на Байкале, плывя на лодке вдоль западного берега до северной оконечности озера, а затем вдоль восточного – до устья Селенги. Предполагалось, что оттуда он поедет на Гусиное озеро для наблюдения пролета птиц. Художник Мейер, приехавший в Иркутск 9 мая, уже 23-го отправился в Бянкино на Шилке. Отсюда он отплыл на Амур 5 июня, прибыл в Николаевск и в дальнейшем работал вне связи с начальником Математического отдела.
Только в июне члены экспедиции выехали к месту полевых работ. 8 июня Шварц и Радде проводили Смирягина и Усольцева, отплывших на пароходе через Байкал. В этот день Шварц устроил для Радде, впервые оказавшегося на Байкале, небольшую ознакомительную поездку на лодке к истоку Ангары и – позаботился о найме лодки для его предстоящего путешествия. Орлов выехал из Иркутска 11 июня, Радде – 15-го и Шварц – 20 июня 1855 года.
Астрономические наблюдения Шварца в Забайкалье.
Исходным пунктом своих работ Шварц выбрал Нерчинский завод – центр Нерчинского горного округа. По пути туда он проехал село Укырское, близ Читы, от которого начинался маршрут Смирягина, и Нерчинск – отправной пункт путешествия Усольцева. В Укырском он еще застал Смирягина. Тот завершал сборы в маршрут, нанял конюха бурята и пытался найти проводника тунгуса. При Смирягине находился казак Мелсенинов. Первая часть маршрута – от Укырского до устья Холоя и вниз по Витиму до устья Ципы – по имеющимся данным, не могла составить особого труда. Это были относительно обжитые места, посещаемые из Читы и Нерчинска. Через них проходил путь к озерам Витимского плоскогорья и на золотые прииски. С этой точки зрения и маршрут Усольцева из Нерчинска был достаточно безопасным. Для партии Смирягина трудности начинались далее, при движении вниз по Витиму, в частности – в районе устья Ципы. Шварц советовал Смирягину, при появлении непреодолимых участков, выходить для их обхода из долины Витима на правобережье, к водоразделу с Олекмой.
В Укырском Шварц узнал об отбытии оттуда, за два дня до приезда Смирягина, небольшой группы, собиравшейся сплыть по Витиму до устья. Это были отставной чиновник Карнаков и два рабочих. Карнаков выстроил дощаную лодку и взял с собой всего 30 пудов груза. Все предприятие осуществлялось по инициативе и на средства пяти кяхтинских купцов. Оно вызвало у Шварца большой интерес, поскольку было организовано, по существу, с той же целью, что и задача экспедиции – исследовать возможность прямого пути сообщения Забайкалья с долиной Лены.
Шварц приехал в Нерчинск 28 июня. За день до этого партия Усольцева уже вышла в маршрут. Задача главного астронома состояла в определении координат населенных пунктов. Он разделил их на два разряда. Нерчинский завод относился к первому разряду – к так называемой корневой, или кардинальной точке. Остальные пункты – к точкам второго разряда, Их положение вычислялось по отношению к Нерчинскому заводу путем наблюдений показаний хронометров, то есть методом «перенесения времени». По пути в Нерчинский завод Шварц провел астрономические наблюдения в Нерчинске и Шелопугине.
В Нерчинском заводе в полное распоряжение главного астронома была предоставлена Магнитная обсерватория. Это заведение входило в число магнитно-метеорологических обсерваторий, основанных при Горном ведомстве по предложению академика Купфера. Эти обсерватории осуществляли систематические наблюдения параметров погоды и характеристик магнитного поля в различных частях России. Для целей экспедиции Шварца особенный интерес представляли изменения атмосферного давления в зависимости от погодных условий. Соответствующие измерения, при известной абсолютной высоте Нерчинской обсерватории, служили репером, точкой отсчета для барометрического нивелирования в экспедиционных маршрутах. Сравнение показаний барометра в точке наблюдения на маршруте, в сочетании с метеорологическими параметрами для конкретной даты, с соответствующими значениями обсерватории позволяло определить разницу по высоте этой точки и Нерчинского завода. Именно таким методом участники экспедиции определяли высоты над уровнем моря. В результате, пластика рельефа в районе исследований впервые получила этот важнейший параметр.
В стационарных условиях обсерватории Шварц определил координаты Нерчинского завода непосредственным наблюдением Луны, звезд и Солнца различными методами. Это давало возможность оценить относительное достоинство использования различных астрономических инструментов. Наблюдения требовали большой точности, поскольку ошибка в 1 минуту по широте уже приводила к отклонению почти в 2 километра на местности (1862 метра – 1 морскую милю), а по долготе (например, для широты 50 градусов) – 1185 метров. Таким образом, координаты следовало определять с точностью до секунд. Именно такой точности добивался астроном Шварц. Это делало его определения пригодными как для карт мелкого масштаба, где требовалась меньшая точность, так и для карт крупного масштаба.
Шварц окончил наблюдения в Нерчинском заводе 24 июля. Далее его путь пролегал к пунктам второго разряда – Аргунскому острогу (село Аргунское при Аргуни) и далее по Аргуни на лодке к устью Урова. Вернувшись в Нерчинский завод 2 августа Шварц определил, с помощью «большого снаряда» обсерватории, склонение магнитной стрелки и затем отправился в поездку через астропункты второго разряда. По мере продвижения он определил координаты Александровского завода, крепости Цурухайту (Приаргунск), караула Абагайту. Следующим пунктом была Чиндантская крепость. Наступившее полнолуние позволяло провести непосредственное определение долготы и, таким образом, крепость Чиндант стала второй корневой точкой. Шварц пробыл здесь с 12 по 19 августа и отправился в селение Усть-Или и Кыринский караул. Он определил их координаты, соединив хронометрически с Чиндантской крепостью.
В 60 верстах от Кыринского караула находился Алтанский кураул. Там Шварц планировал обследовать массив горы Сохондо. Этот массив, будучи отрогом Яблонового хребта, привлекал внимание как крайний юго-западный пункт главного Сибирского водораздел, восточная часть которого, Становой хребет, была знакома Шварцу по работам в Забайкальской экспедиции. На всем известном протяжении главного водораздела не было ни одного поднятия, заходящего в пределы вечных снегов. По многим данным, полученным Шварцем у местных тунгусов во время Забайкальской экспедиции, даже самые высокие сопки, верхняя часть которых лишена растительности (гольцы), летом освобождаются от снега. В отношении же Сохондо существовало авторитетное мнение Риттера, что эта гора относится к категории «снежных высот», т.е. доходит до предела вечных снегов. Сохондо был виден уже с Кыринского караула, и Шварц не заметил на нем снега. Казаки, промышлявшие в районе Сохондо, утверждали, что снег на Сохондо летом бывает на его северной стороне и только в ущельях.
На своем пути к Сохондо, в десяти верстах от Кыринского караула, Шварц потерпел неудачу при попытке переправы вброд через полноводную Кыру. Повозка застряла в реке и главному астроному пришлось раздеться, чтобы вынести на себе ящик с хронометрами. Шварц отказался от дальнейшего продвижения и вернулся в Кыринский караул. Все же он пришел к выводу, что Сохондо едва доходит до уровня зоны вечных снегов.
Шварц отметил также, что Сохондо не поднимается значительно над высотами соседних водоразделов. То есть, «Яблонный хребет и в юго-западной части не отступает от общего своего характера», не образует сопки «по образцу сопок кавказских или альпийских».
27 августа Шварц отправился из Усть-Или в Читу и далее в Укырское селение, определил их географическое положение. Эти определения повторили сделанные им в 1850 году, в Забайкальской экспедиции, по пути в маршрут к верховьям Адана под командованием горного инженера М.И.Кованько. Из Укырского Шварц поехал в город Верхнеудинск (ныне Улан-Удэ), который должен был стать третьей корневой точкой опорных астрономических пунктов в Забайкалье. Но в Верхнеудинске Шварц получил письмо от Рашкова, где тот сообщал об остановке карманного хронометра. Ремонт прибора можно было осуществить только в Иркутске. Шварц считал необходимым сообщить Рашкову письмом с последним почтовым курьером на Амур о необходимости переправить прибор с Мааком, начальником Амурской экспедиции Сибирского отдела, возвращавшимся в Иркутск из своего путешествия. Пришлось срочно покинуть Верхнеудинск, ограничившись хронометрическим наблюдением. Это позволяло соединить, для определения долготы, Верхнеудинск с Посольским монастырем на Байкале, географическое положение которого Шварц определил в 1850 году.
Маршрут Усольцева.
28 сентября в Иркутск вернулся Усольцев. Его путешествие прошло вполне благополучно, если не считать гибели двух лошадей, разбитого термометра и трудностей с проводниками. Ему удалось достичь верховьев Нерчи, где, приблизительно в 15 верстах от истока реки, он определил широту места слияния двух ее составляющих. Это определение имело большое значение. Расчет широты показал в дальнейшем, что истоки Нерчи, и следовательно, северо-восточная часть Яблонового хребта находятся намного дальше к северу, чем продолжение главного водораздела на восток (южнее верховий Тунгира). Усольцев справился, в целом, с маршрутной съемкой, но его определения долгот не имели необходимой точности. Исключение составляла точка у истоков Витима. Шварц сожалел также о слишком малом количестве барометрических определений высот, тем более, что именно это маршрутное пересечение он рассматривал, в первоначальном плане, в качестве опорного профиля. Действительно, маршрут Усольцева пересекал и Яблоновый хребет, и Витимское плоскогорье, и водораздельный хребет между Витимом и Баргузином.
Сведения, собранные Усольцевым, подтвердили доступность верховий Витима и района Витимского плато, населенных бурятами. Путь туда из Читы и деревень на Шилке. проходит через Яблоновый хребет, который имеет здесь сравнительно небольшое превышение над окружающей местностью и совсем не похож на хребет с альпийским рельефом, каким он был изображен на прежних картах. О предполагаемом труднопроходимом препятствии, Яблоновом хребте, в отчете Шварца написано следующее:
«…мы должны будем уничтожить обыкновенно помещаемый на картах в этом месте хребет, гребнеобразными вершинами отделяющий притоки Шилки от притоков Витима».
Донный лед.
Шварц во время своих путешествий, наряду с астрономическими определениями, много занимался изучением климата Сибири. Особый интерес у него вызывали явления, связанные с низкими среднегодовыми температурами, в том числе – глубина залегания постоянно мерзлой почвы. В частности, по наблюдениям Шварца в 1850 и 1852 годах в Забайкальской экспедиции, слой льда (толщиной более аршина) под моховым покровом мог сохраняться летом в довольно широких долинах притоков Олекмы, а в междуречье Гонама и Гыныма местами лежал, под осень, прошлогодний снег. Внимание исследователя привлекала и специфика ледостава на сибирских реках. В 1850 году, во время сплава на плоту по Олекме в партии горного инженера Кованько, в 20-х числах сентября, когда среднесуточная температура оставалась положительной, он обратил внимание на формирование донного льда. При очень медленном течении реки и особой прозрачности воды можно было видеть на песчаном или каменистом дне скопления удлиненных кристаллов льда. Скопления в течение дня всплывали, образуя шугу. Это явление предшествовало ледоставу и находилось в явном противоречии с распространенным мнением о формировании льда в озерах или реках со спокойным течением – при охлаждении и переходе в твердое состояние верхних слоев воды. В Сибири картина была совсем другой – реки замерзали «с низу».
И теперь, находясь в Иркутске, Шварц решил провести комплексное наблюдение ледостава на Ангаре. По его словам «нигде … нельзя лучше исследовать образование льда на дне реки как в Ангаре, которая показывает это явление в чрезвычайном разнообразии и в исполинских размерах».
Предпринятое исследование включало систематическое описание погодных условий и замеры температуры – воздуха, воды в реке (на поверхности и у дна) и в колодце. День за днем Шварц наблюдал и описывал процесс формирования донного льда, шуги, заберегов, ледяного покрова, исследовал структуру ледяных образований, делал проруби, фиксировал изменение уровня воды в реке. Этот цикл непрерывных наблюдений продолжался с 16 декабря до начала января, когда Ангара в Иркутске окончательно стала.
Более тщательные наблюдения ледостава на Ангаре Шварц провел в зиму с 1856 на 1857 год, с 24 ноября до 13 января, и опубликовал соответствующий подробный материал, включая и дневник наблюдений. Шварц выявил охлаждение всей толщи воды (от поверхности до дна) до сотых долей градуса как условие появления донного льда. Для отдельных дней он отметил невозможность объяснения наблюдаемых явлений исключительно ролью лучеиспускательной способности тел, как это признавалось в его время. Вдумчивый исследователь указал на многообразие факторов, влияющих на образование донного льда, его появления и исчезновения.
Сравнивая условия формирования донного льда на Ангаре и Олекме, Шварц отмечает:
«Быстрое течение реки, как например Ангары, имеет следствием позднейший ледостав, но не есть главная причина того, что лед успеет образоваться на дне реки».
Возвращаясь к характерной особенности промерзания почвы в Сибири и оперируя соответствующими цифровыми данными, Шварц пишет:
«Этот постоянный холод почвы объяснит много важных вопросов, касающихся до климатологии Сибири; он должен также существенно изменить образ замерзания рек ее, способствуя быстрому охлаждению речной воды до 0 град., ибо только тогда и могут образоваться ледяные кристаллы на дне их».
Первым исследователем образования льда (в том числе донного) на Ангаре, в зиму 1830–1831 гг., был Семен Семенович Щукин. На его публикацию 1846 года Шварц ссылается в своей статье, включенной в Донесение о работах экспедиции в 1856–1857 гг., указывая при этом на свое несогласие с некоторыми выводами автора. Объективный, истинно профессиональный подход Шварца к научному исследованию характеризует заключительная часть его статьи:
«Нашли ли бы мы то же самое, если б все наблюдения сделаны были на одном и том же месте, на значительной глубине, например двух саженей, при которой на дне Ангары можно весьма отчетливо рассматривать все перемены – этого я утверждать не могу. Но чтобы произвести такие наблюдения, нужно употребить большие издержки на устройство постоянной маленькой плавучей плотины на главном рукаве Ангары. Я не беру на себя удовлетворительно объяснить теперь все явления, которые я имел случай наблюдать при образовании льда на дне реки Ангары зимой от 1856 по 1857 год. Недостаток в ученых пособиях здесь столь велик, что нельзя даже осведомиться о новейших исследованиях физики, касающихся моего предмета»…
Тем временем, Шварц получил от подполковника Заборинского, в подарок Сибирской экспедиции, новую, только что изданную карту Забайкальской области, составленную в Отделении Генерального штаба. Шварц отправил ее в Совет Географического общества вместе с донесением от 15 октября. По его отзыву, эта карта является значительным шагом вперед. Правда, для координатной привязки на ней использованы лишь немногочисленные, в целом приблизительные, данные (главным образом, Фусса, 1830-1832 гг.) из таблицы академика Струве, изданной в 1843 году. Вся северная часть карты Заборинского, включая течение Витима, была составлена по расспросным данным. В дальнейшем выяснилось, что эта часть содержала большие ошибки, что не могло не сказаться на результате ее использовании в ходе Сибирской экспедиции. Давая высокую оценку карте Заборинского, Шварц выражает надежду, что работы Математического отдела «обогатят географию Забайкальской области». Существенные дополнения и уточнения, в результате, касались не только изображения на карте, но и астрономической привязки, в том числе – пунктов, определенных предшественниками…
Трагедия на Витиме.
Шварц приехал в Иркутск 8 сентября и смог отправить письмо Рашкову. Вскоре пришло письмо подпоручика Смирягина от 10 июля. Топограф сообщал о благополучном прибытии на Витим 5 июля. Здесь, на речке Юндонгин, в 130 верстах от Укырского селения, Смирягин оставался для астрономических наблюдений. Проводник тунгус, с которым он договорился перед началом маршрута (тунгус сам вызвался вести отряд на Витим до устья Муи), так и не явился. Этот факт, естественно, встревожил начальника экспедиции, поскольку тунгусов редко можно встретить в этих труднопроходимых местах, и что собирался предпринять Смирягин, было не известно.
Усольцев был на Витиме в начале сентября. В это время Смирягин, судя по его письму, уже давно прошел дальше вниз по Витиму. Местные буряты рассказали Усольцеву, что лошади Смирягина были изнурены и что тот будто бы собирался отправиться в верховья Витима, на Баунтовское озеро, где надеялся дать отдых лошадям и встретить там якутских купцов. Дальше он мог двинуться вниз по Муе на Витим, наняв проводника. В варианте, сообщенном бурятами, Смирягин должен был оставить без съемки среднюю часть Витима, еще не посещенную ни одним исследователем. Действительно, в задачи Смирягина входило астрономическое определение хотя бы одной точки на Витиме. О трудностях пути Шварц его предупреждал, но сохранял надежду на благополучное продолжение маршрута. Об этом Шварц пишет в донесении от 15 октября, когда все еще не было никаких известий ни от Смирягина, ни от Орлова:
«Ревность и предприимчивый дух господина Смирягина ручаются за то, что он употребил все усилия исполнить, что ему было поручено, Затруднения, с которыми ему пришлось бороться, значительно увеличились вследствие дождливого лета и оспаривали у него каждый шаг вперед, но я не оставляю надежды, что он преодолеет все препятствия и, хотя поздно, приедет благополучно в Витимск».
Прошел еще месяц в напряженном ожидании известий с Витима. Только 9 декабря прибыл в Иркутск из маршрута военный топограф Орлов. Обстоятельства его путешествия, несмотря на трудности, складывались вполне благополучно. Благодаря указаниям аборигенов, он находил приемлемую дорогу для перехода через водоразделы Ципы и Муи, Муи и Верхней Ангары. В этом районе Витимское плоскогорье сменялось к северу высокими горными цепями. Два водораздела, преодоленные отрядом Орлова, соответствовали выделенным в дальнейшем Южно-Муйскому и Северо-Муйскому хребтам. Орлов, точно следуя инструкции главного астронома, вполне успешно провел запланированную съемку. Его маршрут мог быть надежно привязан, поскольку по Баргузину и берегу Байкала, включая и устье Верхней Ангары, уже имелись определения астрономических пунктов, сделанные Шварцем в 1849–1850 годы во время его работы в Забайкальской экспедиции. Свой вклад вносили определения Орловым широт во многих точках по ходу его маршрута.
Орлов прояснил, наконец, и ситуацию с путешествием Смирягина. Выйдя на Витим ниже устья Ципы в конце августа, Орлов фактически разминулся со Смирягиным. Он прошел от устья Бамбуйко вверх по Витиму до устья Ципы, а Смирягин в эти же дни – в обратном направлении. Условия передвижения просто не позволили им заметить друг друга.
По достоверным сведениям, собранным Орловым, Смирягин, вместе с сопровождавшим его казаком Мелсениновым, решил продвигаться со съемкой дальше по Витиму с тунгусами проводниками на двух берестяных лодках. На этом сложном отрезке, протяженностью около 100 верст, порожистый Витим протекает в скалистых берегах. Поэтому лошадей пришлось отправить в обход, рассчитывая встретить их через 17 дней и идти дальше вниз по Витиму. Для продолжения путешествия большая часть лошадей оказалась ненужной, и Смирягин поручил своему конюху буряту перегнать их в Баргузинск.
От момента получения этих сведений Орловым и до его прибытия в Иркутск прошло уже три с половиной месяца. Беспокойство о судьбе отряда Смирягина достигло критической точки. Сохраняя еще надежду на то, что Смирягин появится в ближайшие дни, Шварц, тем не менее, обратился к властям. И в Киренск было послано предписание «отправить немедленно по Витиму вверх тунгусов с запасными оленями для непременного отыскания господина Смирягина»…
После сообщения Орлова о продвижении Смирягина от устья Ципы и об отправке его конюха бурята с лишними лошадьми в Баргузинск было решено разыскать и допросить этого человека. И он показал на допросе, что Смирягин и сопровождавший его Мелсенинов, казак из Иркутска, были убиты с целью ограбления. Бурят утверждал, что его сообщником был один из проводников тунгусов, который и подбил его на это преступление. Началось расследование. Весной 1856 года этот тунгус был, наконец, схвачен, во всем признался, был доставлен на место преступления и указал на сложенные там вещи убитых.
В 1856 году Географическое общество поместило в своем «Вестнике» следующее сообщение:
«В нынешнем году наконец достигло до Общества официальным путем прискорбное известие об участи астронома экспедиции подпоручика Смирягина. Председательствующий в Совете Главного Управления Восточной Сибири и временно командующий в оной войсками, генерал-лейтенант
К. К. Венцель, сообщил Обществу следующее:
"Член находящейся в Восточной Сибири ученой экспедиции от Императорского Русского Гнографического Общества Корпуса Межевых Инженеров подпоручик Смирягин, в лете минувшего 1855 года, отправлен был в Верхнеудинский округ, Забайкальской области, для исследования долины р. Витима, до впадения её в р. Лену.
Так как офицер сей к ноябрю месяцу не возвратился из этого путешествия и о нем не было никакого известия, то сделано было распоряжение о разыскании его, с высылкой на р. Витим оленей и запаса продовольствия.
Ныне земский исправник Верхнеудинского округа донес, что подпоручик Смирягин, как по розыскам оказалось, достигнув р. Витима, на устье впадающей в него р. Бамбукуя (Буйбунко?) был убит, вместе с находившимся при нем казаком, двумя инородцами из числа сопровождавших его в качестве толмачей и проводников, а именно: крещеным инородцем Хоринского бурятского ведомства Гаврилом Козловым и Тунгусом бурятского рода Шарабылом Осиповым. Первый из преступников, и самый главный, на пути в г. Верхнеудинск, куда они высылались из своих улусов, будучи болен, умер, а последний подвергнут заключению.
Всеподданейше донеся о сем Его Императорскому Величеству и уведомляя Императорское Русское Географическое Общество, имею честь присовокупить, что о происшествии этом производится законное исследование"".
Людвиг Шварц в своем отчете после описания сохранившихся рабочих материалов, найденных недалеко от места преступления, помещает своего рода эпитафию Александру Яковлевичу Смирягину. По словам Шварца, материалы Смирягина «показывают, с какой добросовестностью этот достойный молодой человек заботился об исполнении данного ему поручения; из отдельных небольших очерков <набросков – Е.З.> и брульонов маршрута <полевых изображений результатов глазомерной съемки – Е.З.> можно полагать, что у Смирягина была весьма замечательная способность к живописи. В особенности поразил меня небольшой листок, на котором была представлена простая тунгусская гробница с крестом на верху; этот рисунок был сделан 18 августа <последняя дата ежедневных метеорологических записей Смирягина – Е.З.> при Бамбуйко. Даже и такую простую гробницу не суждено было иметь этому талантливому молодому человеку; кости его покоятся разбросанные на дне Витима и нет креста для указания места, где он пал жертвой своей преданности к науке».